Российско-турецкие отношения сегодня находятся на подъеме. Недавно председатель межпарламентской российско-турецкой группы дружбы (в парламенте Турецкой Республике он представляет правящую Партию справедливости и развития) Салих Капусуз заявил, что между лидерами Турции и России достигнут «небывалый по историческим мерам высокий уровень политического доверия». И в самом деле в последние несколько лет отношения между Москвой и Анкарой развиваются по восходящей линии. В 2008 году Россия была самым крупным партнером Турции с торговым оборотом в 38 млрд. долларов США, опередив Германию, страну, бывшую до этого многолетним партнером Турецкой Республики № 1. В 2009 году Анкару посещал премьер-министр России Владимир Путин, в результате чего было подписано 15 межправительственных соглашений и еще 7 специальных протоколов. Именно тогда глава турецкого правительства Реджеп Тайип Эрдоган заявил о «стратегическом характере» российско-турецкого сотрудничества. В мае прошлого года в ходе визита президента РФ Дмитрия Медведева в Турцию Анкара и Москва договорились от отмене виз для поездок на срок до 30 дней. Тогда же было достигнуто соглашение о строительстве первой в Турции атомной станции стоимостью в 20 миллиардов американских долларов. Турция и Россия выразили заинетересованность в наращивании двустороннего товарооборота. И даже конкретная цель такого наращивания была определена - 100 миллиардов долларов США.

На заседании российско-турецкой комиссии по экономическому сотрудничеству, прошедшем в конце прошлой недели в Казани, министр энергетики и природных ресурсов Турции Танер Йылдыз, назвал даже возможную дату достижения заявленного результата- 2012 год. Кстати сам факт проведения такого мероприятия в Казани, столице Татарстана также о многом говорит, поскольку долгое время Москва с большим подозрением относилась к контактам Анкары с тюркоязычными регионами РФ. Впрочем, на этом направлении существенный прогресс был достигнут еще в феврале 2009 года во время визита президента Турции Абдуллы Гюля в Россию. Тогда же в его план была включена и поездка в Татарстан.

Новым свидетельством двустороннего сближения призван стать визит премьер-министра Турции Реджепа Тайипа Эрдогана в Москву, который стартовал 15 марта 2011 года. Повестка дня этого визита впечатляет. Здесь не только встречи с представителями российского «тандема», но и участие в заседании Российско-турецкого Совета сотрудничества высшего уровня. В состав приехавшей вместе с премьером делегации входят 200 бизнесменов и несколько министров, что демонстрирует важность российского направления для турецкой внешней политики. В особенности на фоне той критики, которая недавно удостоилась Анкара со стороны европейских структур. Речь, в первую очередь о жестком докладе Европейского парламента (его автором был голландский депутат Риа Оомен Руийтен), в котором турецкая судебная система и исполнительная власть подверглись критике за «зажим» свободы слова и предвзятые неправовые решения.

На первый взгляд, перед нами успешный пример того, как многолетние и даже многовековые исторические противники преодолевают стереотипы прошлого и пытаются выйти на уровень конструктивного развития двусторонних отношений. Ведь мало того, что Россия и Турция (в разных формах своего исторического бытования) имеют такой негативный опыт, как 11 войн общей продолжительностью в 44 года друг против друга. В 1990-е гг. Москву и Анкару разделяло чрезвычайно многое. На территории Турции в ходе первой чеченской кампании (1994-1996 гг.) открыто действовали организации диаспор северокавказских этносов, выступавших в поддержку сепаратистов, хотя на официальном уровне Анкара стремилась избегать вовлечения в конфликт в Чечне. Между тем, некоторые высокопоставленные чиновники (такие, как министр по связям с тюркскими диаспорами Абдуллхалюк Чей) выражали свое «частное мнение», резко негативное по отношению к российской политике. Некоторые из них даже сравнивали отношение русских к чеченцам с Холокостом. Взаимопониманию двух стран препятствовали различные взгляды и на армяно-азербайджанский конфликт, и на войну в Боснии.

Однако с тех пор многое изменилось. И дело даже не в том, что экономические контакты между двумя странами, а также радикальное изменение позиций Москвы по отношению к Рабочей партии Курдистана (поддерживаемой во времена СССР) заставило Анкару существенно скорректировать свои взгляды на внешнеполитический курс Москвы. Сама Турция в начале 1990-х гг. очень слабо и постепенно, а после прихода к власти «умеренной исламистской» Партии справедливости и развития все более активно и настойчиво стала стремиться к изменению своей геополитической роли не только в стратегически важных для нее регионах (Ближний Восток, Кавказ, Балканы), но в мировой политике. Роль и «младшего брата США» и «миноритарного акционера» НАТО ее более не удовлетворяет. «Турецкая дипломатия переживает сейчас один из своих наиболее динамичных периодов» — с таким комментарием осенью 2009 года (накануне подписания цюрихских протоколов) выступил известный турецкий дипломат Ездем Санберк. Еще более определенно и недвусмысленно о новой роли Турции заявил спикер турецкого парламента Мехмет Али Шахин в ходе встречи со спикером парламента непризнанной Турецкой Республики Северного Кипра (в которой, кстати сказать, в ходе нового избирательного цикла 2009-2010 гг. победили противники объединения острова и жесткие националисты) Хасаном Бозером: «Турция больше не прицепной вагон, а локомотив. Мы уже не та страна, которая была лет 10 назад, и даже 5 лет назад. Турция превратилась в страну, которая уже определяет мировую повестку». В самом деле, улучшение отношений с Сирией и Ираном, продвижение диалога с Пакистаном (который, кстати, является государством, не признающим Армению), резкое отталкивание от многолетнего партнера Израиля, активные действия в Косово, Боснии и в Болгарии (по поддержке своих соплеменников и единоверцев). Кстати, турецкие партии (в первую очередь Движение за права и свободы) представлены в болгарских органах власти, где многие из них блокируют проекты по признанию геноцида армян в Болгарии. Несколько лет назад Министерство культуры и туризма Турции запустило масштабный проект по реставрации архитектурных памятников периода Османской империи, расположенных на Балканах.

Новая внешняя политика Турции базируется на нескольких принципиальных позициях. Во-первых, она не видится исключительно в терминах национальных, а значит, в известном смысле изоляционистских и провинциальных. Турция сегодня видится не как периферия, а как важный компонент региональной безопасности, центр Евразии, надежный партнер соседних государств. Отсюда и идея Кавказской платформы как своеобразной «кавказской ОБСЕ» (2008 год), и посреднические инициативы на Ближнем Востоке. Этот пункт вызывает настоящую головную боль в США. Многие американские политологи, имевшие репутаицю лоббистов американо-турецких отношений (такие, как например, Зейно Баран), сегодня открыто негодуют, предлагая Турции сделать окончательный выбор с кем быть, с Вашингтном или другими партрерами (РФ, Иран). Во-вторых, в отличие от «староосманских» практик нынешние базируются по преимуществу на «мягкой силе» (дипломатия, торговля, культурное влияние).

И если ко всем этим перечисленным факторам добавить то, что Россия (которую в Анкаре сегодня рассматривают, как важнейшего партнера) также пытается позиционировать себя, как самостоятельная в геополитическом плане держава (в 2008 году она показала свое умение в считанные дни менять статус-кво в горячих точках Южного Кавказа), то становится понятными те опасения, которые есть сегодня у независимых кавказских государств относительно возможных вызовов со стороны потенциального альянса двух евразийских гигантов. Так мартовский визит Эрдогана вызвал оживленные дискуссии в Армении. Остроты ситуации добавил тот факт, что приезд в Москву представительной турецкой делегации пришелся на 90-летие со дня подписания Московского договора о «дружбе и братстве», подписанного 16 марта 1921 года между большевистским правительством РСФСР и правительством Великого национального собрания Турции. Этот документ стал вторым международно-правовым актом, которое подписало правительство Кемаля Ататюрка. В то время его статус (при всей условности параллелей, конечно же) напоминал нынешнее положение Абхазии и Южной Осетии, так как в марте 1921 года международно признанным считалось правительство 36-го (он же последний) султана Османской империи Мехмеда VI Вахидеддина. Именно султанское правительство в августе 1920 года подписало Севрский мирный договор (этот документ и в нынешней Турции используют, как своеобразную «страшилку»), которое было отвергнуто сторонниами Мустафы Кемаля (кемалистами), как акт национального предательства. Но если Севр стал для турок неким аналогом «брестского мира», то Московский договор 1921 года исторически выполняет схожую ролевую функцию для Армении, поскольку принятый без ее участия он закрепил межгосударственные границы между этой республикой и Турцией с учетом успехов последней в ходе армяно-турецкой войны сентября-декабря 1920 года. Эта война поставила перед первой Республикой Армения непростой выбор: кемалисты или большевики. Она подвела черту под историей первой республики и предопредила ее советизацию. За Турцией оставались бывшая Карсская область, Сурмалинский уезд и западная часть Александропольского уезда Эриванской губернии. Заключенный в октябре 1921 года Карсский договор (уже с участием советизированных республик Закавказья) оформил новый закавказский статус-кво. В публицистике Армении Московский договор называют «хищным пиршеством». «Московско-карсский синдром» наряду с переживаниями по поводу трагедии 1915 года является важнейшим элементом и политической и даже этнической самоидентификации армян. Как следствие, зачастую не вполне адекватная реакция политиков, публицистов, экспертов на любую позитивную динамику в двусторонних российско-турецких отношениях. Призрак Москвы и Карса видится в каждой встрече турецкого «тандема» (Эрдоган – Гюль) с представителями российского «тандема» (Медведев-Путин).

Однако в плане опасений и фобий у Армении здесь нет монополии. Представители азербайджанского интеллектуального истеблишмента (казалось бы, заклятые враги «армянских оккупантов») по поводу сближения Москвы и Анкары занимают во многом схожие позиции. Интересно отметить, что в азербайджанских СМИ образца 2009-2010 гг. вдруг вспомнили про «пассивность турок» во время событий 1920 года, когда «старший брат» не спас Азербайджанскую демократическую республику от советизации. В одном из своих интервью еще один яростный критик Армении (которую он даже называл губернией РФ) бывший советник президента Гейдара Алиева Вафа Гулузаде заявил о российско-турецком сближении, как об «огромнейшей проблеме для Запада». Таким образом, и в Армении, и в Азербайджане (по разным, конечно же, причинам) стратегические отношения между Москвой и Анкарой воспринимают с опаской. В одном случае содружество двух евразийских гигантов видится как инструмент давления на Ереван в карабахском урегулировании, в другом оно рассматривается, как средство полной маргинализации каспийской республики.

Но насколько оправданы такие опасения? Думается, что оснований для алармитстских настроений сегодня не слишком много. Москва, начиная с 1991 года, не единожды очаровывалась в своих новых партнерах (таковыми побывали США, КНР, Индия), а затем столь же быстро разочаровывалось, когда понимала, что стратегические отношения не относятся к сфере чистого альтруизма и всякая ответная любовь в геополитике предполагает известные ограничения. Нельзя считать и турецкий интерес к Москве проявлением любви к чистому искусству. Турция рассматривает российскую дипломатию, как инструмент давления на Армению в карабахском вопросе. Во взглядах на Грузию у Анкары и Москвы далеко не идентичные позиции, хотя есть и точки соприкосновения. Не все до конца ясно и в сфере энергетического сотрудничества (детали проекта Самсун-Джейхан). По справедливому замечанию Станислава Тарасова, «в свете японских события, связанных с ситуацией, сложившейся на АЭС, в подвешенном состоянии может оказаться и проект сооружения первой в Турции АЭС (он должен быть реализован с помощью РФ- С.М.). В этой связи министр энергетики и природных ресурсов Танер Йылдыз заявил о том, что Турция напряженно следит за происходящим на атомных электростанциях в Японии».

Поэтому неслучайно некоторые турецкие политологи (такие, как Бюлет Араз) говорят о «соревновательном сотрудничестве» между РФ и Турцией. В этой связи видеть в 2011 году призрак «хищного пиршества» вряд ли возможно. На антизападный союз идеологических ресурсов ни Москвы, ни Анкары просто нет. В Западе оба евразийских гиганта заинтеерсованы не меньше, чем США и ЕС в них. Идти на «сдачу» кого-то Москве также не с руки. Просто потому, что нынешняя Россия – не большевисткая РСФСР, которая, как и кемалистская Турция была страной-изгоем (посол Временного правительства представлял Россию в Париже до 1924 года, а в Вашингтоне и вовсе до 1933). Ко всем перечисленным резонам хотелось бы добавить еще один последний (по порядку, но не по важности).

Развитие отношений с какой-то страной вовсе не обязательно означает забвение прежних отношений со старыми партнерами. В конце концов, и армянский комлементаризм исходит из возможности одновременного выстраивания отношений с США, Ираном и Россией (между прочим, и нормализацию отношений с Турцией пока никто из повестки дня официально не выбрасывал). Почему же России возбраняется выстраивать союзнические отношения с Арменией, поддерживая свой интерес к Азербайджану (а эта страна граничит с РФ не только по Каспию, но и имеет сухопутный дагестанский рубеж) и к Турции (ключевой стране в Черноморском регионе)? Главное только, чтобы все эти сложные многоходовки базировались на рациональном фундаменте, а также тщательно и выверенно объяснялись партнерам. В особенности, принимая во внимание существующую асимметрию восприятия.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник (Visiting Fellow) Центра стратегических и международных исследований, Вашингтон, США

Центр политических технологий