NEWS.am с некоторыми сокращениями приводит статью Сергея Маркедонова, приглашенного научного сотрудника Российской и евразийской программы в Центре стратегических и международных исследований (CSIS) в Вашингтоне, которая опубликована в американском журнале «The National Interest»:

Последний короткий, но интенсивный визит Хиллари Клинтон в регион Южного Кавказа широко обсуждался в политических и аналитических кругах задолго до его начала. Такой значительный интерес имел серьезные основания: это был второй визит госсекретаря в регион с 2010 года. Кроме того, это было ее последним кавказским турне до президентских выборов в США и конца ее пребывания в Госдепартаменте.

Последняя поездка Клинтон на Кавказ имела место после отсутствия Владимира Путина на саммите Большой восьмерки в Кэмп-Дэвиде – президент России взамен посетил Беларусь, чтобы продемонстрировать свои евразийские беспокойства. Поведение Путина предоставило конкретный способ обсудить трудности российско-американской «перезагрузки» и ее перспективы, в частности принимая во внимание особое американо-грузинское стратегическое партнерство.

Визит Клинтон поднял острые вопросы. Государственный департамент заявил, что главной целью ее поездки было обсуждение вопросов «региональной безопасности, демократии, экономического развития и борьбы с терроризмом». Однако, если оставить риторику в стороне, в какой степени Кавказ интересен для официального Вашингтона? Какие принципиальные различия существуют между подходами США и России к региону? И как Москва и Вашингтон могут согласовать эти противоречия?

Не на моем заднем дворе

С одной стороны, в отличие от заинтересованных евразийских сторон – России, Ирана и Турции,– геополитика Кавказа является гораздо более отдаленной проблемой для Соединенных Штатов. Для России же любая дестабилизация в регионе Южного Кавказа чревата опасениями по поводу разгорания уже неустойчивого Северокавказского региона. Эти опасения – не ностальгия и не имперское возрождение – определяют подход Москвы к Южному Кавказу, проблемы которого воспринимаются как продолжение внутренних проблем России.

Для Турции Кавказ в значительной степени является тестом новой внешнеполитической доктрины, в которой Анкара считает себя не «младшим братом в семье НАТО», а устойчивым евразийским игроком. Что касается Ирана, регион Кавказа создает потенциальную угрозу для вмешательства извне вблизи его границ, и Тегеран считает эту зону вызовом для его статуса растущей региональной державы.

Политика США по отношению к Кавказу имеет другую мотивацию. Регион не ценен в изоляции. Скорее, он представляет интерес в качестве форума для работы над головоломками более широкой безопасности и внешней политики. Грузия, например, рассматривается американскими политиками как слабое звено в бывших советских республиках, которое Москва могла бы использовать в качестве инструмента для установления своего господства в Евразии. Между тем доминирование России на постсоветском пространстве рассматривается как часть проекта реинтеграции, своего рода «облегченного СССР».

Растущая геополитическая активность Москвы в «ближнем зарубежье» часто отождествляется с усилением авторитарных тенденций в самой России. Мнение о том, что такая деятельность является вызовом для Соединенных Штатов и, возможно, символом возвращения к холодной войне, является спорным. Однако, независимо от обоснованности данной точки зрения, она является частью американского политического и экспертного дискурса.

Каково значение Азербайджана и Армении для официального Вашингтона? Помимо традиционной дипломатической риторики, можно сказать, что эти две страны играют важную роль в более широком контексте американской политики на Ближнем Востоке. Обладая чрезвычайно низким (если не отрицательным) рейтингом в исламском мире, Вашингтон заинтересован в укреплении связей со светским режимом Азербайджана. Он, конечно, не заменит Турцию (которая в последние годы отдалилась от США по многим вопросам), но может рассматриваться в качестве противовеса Ирану. Опыт Азербайджана в постсоветском государственном строительстве также является примером идеологической модели, которая может быть применена в других мусульманских республиках.

Примечательно, что Белый дом и Государственный департамент используют особую риторику по отношению к Баку. Вопросы прав человека, хотя и упоминались, в конечном итоге оставлялись в тени двух вопросов, считающихся бо́льшими приоритетами: энергетики и военно-технического сотрудничества. Вопросы демократизации затрагиваются, но смещаются на периферию двусторонних отношений с Азербайджаном, особенно по сравнению с отношениями США с другими евразийскими государствами.

Армения имеет другую важность. Она считается инструментом давления на Анкару, которая в последние годы отвернулась от общего внешнеполитического курса США и Израиля. В этой связи вряд ли было случайным событием то, что государственный секретарь Клинтон посетила Мемориал жертв Геноцида армян в Ереване во время ее турне 2010 года.

Существует давний нагорно-карабахский конфликт между Баку и Ереваном. В отличие от Грузии, Вашингтон видит потенциал для широкого сотрудничества с Москвой по этому вопросу, и это полезно для более амбициозных целей – таких, как Афганистан и Иран,– для которых поддержка России очень важна. На самом деле политика России в отношении нагорно-карабахского мирного процесса направлена на посредничество, в отличие от ее односторонней поддержки сепаратистских республик в Грузии. Не рассматривая эту ситуацию как угрозу неосоветской реинтеграции, Вашингтон готов делить с Москвой обязанности по оказанию помощи в разрешении армяно-азербайджанского противостояния.

Интерес Вашингтона на Кавказе очевиден. Однако он не связан с каким-то одним вопросом. Скорее, он является частью более широких внешнеполитических проектов: «перезагрузка» в отношениях с Россией, решение вопросов на Ближнем Востоке в целом и решение проблем Ирана и Турции, в частности. В этом смысле можно говорить об отличающемся восприятии Кавказа в Москве, Тегеране и Анкаре, с одной стороны, и в Вашингтоне, с другой стороны. Следовательно, для того, чтобы быть более успешными, евразийские державы, в первую очередь Россия, должны преодолеть свое близорукое ви́дение и научиться рассматривать более чувствительные кавказские проблемы в более широком геополитическом контексте.