Двадцать лет назад, 17 марта, на территории СССР прошел первый и последний всесоюзный референдум. Состоялся он по инициативе первого и последнего президента СССР Михаила Горбачева, и посвящен был сохранению Советского Союза. Народ спрашивали: считают ли они необходимым его сохранение или нет? По крайней мере, так это выглядело на первый взгляд.

Повод для дискуссий

За минувшие годы вокруг этого события было наворочено немало мифов и легенд. Сегодня его активно используют в историко-политических дискуссиях о недавнем прошлом нашей родины, которые становятся все более популярными. Сторонники – в основном, носители левых, социалистических взглядов – настаивают на том, что власть проигнорировала "глас народа", развалив Союз. И у них есть для этого основания: как ни крути, более 70% принявших участие в голосовании граждан СССР ответили положительно.

Противники – среди которых преобладают люди право-либеральных убеждений – утверждают, что многие граждане толком не понимали, о чем их спрашивают, а другие голосовали против потрясений, которые были неизбежны, и никакие референдумы их предотвратить уже не могли. И для подобных заявлений тоже имеются основания.

Во-первых, вынесенный на плебисцит вопрос был чрезвычайно хитрым и заковыристым: "Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?" Продраться сквозь это переплетение сложноподчиненных предложений,, в самом деле нелегко. И в какой-то мере это похоже на вопрос типа: считаете ли Вы, что лучше быть богатым и здоровым?
Во-вторых, высшие органы власти шести союзных республик отказались от участия в референдуме. И среди них были не только республики Прибалтики, уже однозначно вставшие на путь самоопределения вплоть до отделения, или Грузия, где Звиад Гамсахурдиа уже провозгласил политику изоляционизма и национализма, но и с виду лояльные Армения и Молдавия.

Более того: Эстония, Латвия, Литва, Грузия и Армения провели собственные референдумы, на которых подавляющее большинство высказалось за полную независимость. А Молдавия раскололась: жители самопровозглашенных республики Гагаузии и Приднестровья проголосовали за сохранение Союза, а все остальные бойкотировали плебисцит. 
В других частях этих шести республик в общесоюзном референдуме участвовали только военнослужащие частей Советской армии. То есть центробежный процесс пошел такими темпами, что остановить его уже было не под силу.

Невероятный гибрид

Но и это еще не все. Власти ряда союзных республик, формально не уклоняясь от всесоюзного мероприятия, перетолковали вопрос на свой лад. Так, в Казахстане его переформулировали таким образом: "Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза ССР как Союза равноправных суверенных государств". А, например, на Украине применили еще более хитрый маневр. Помимо "московского" (так и хочется сказать: москальского) вопроса в бюллетень включили еще один, местный: "Согласны ли Вы с тем, что Украина должна быть в составе Союза Советских суверенных государств на основе Декларации о государственном суверенитете Украины?"

Таким образом, ситуация доводилась до абсурда. На месте федерации, которая, будучи хоть трижды обновленной, означает все-таки единое государственное образование, появлялся некий непонятный Союз суверенных государств. Понятие аморфное и растяжимое, в которое разные политики могли вкладывать противоположный смысл. Если для Горбачева и союзного Центра это был тот же СССР под другим названием, то республиканские руководители вполне могли представлять себе нечто вроде Евросоюза, где власть делегируется снизу вверх, а не наоборот.

На самом деле, абсурд был заложен в конструкцию изначально. После того, как все союзные республики приняли Декларации о суверенитете, будущий гипотетический союз, пусть даже названный федерацией, превращался в немыслимый политический гибрид наподобие мифического Тянитолкая, только многоголового и членистоногого. Закладывался проект суверенного государства, состоявшего из множества суверенных государств.

Между прочим, в составе некоторых из них, особенно самого большого – России – тоже начали плодиться и размножаться суверенные государства. Ничего подобного не может быть по определению. Суверенитет – всего лишь синоним слова независимость. Не бывает независимости первой, второй и третьей степени. Конструкция оказывалась нежизнеспособной. И было всего два выхода из ситуации. Или же суверенитет всех этих "внутренних государств" существует только на бумаге, для показухи и удовлетворения амбиций, или происходит распад.

Типичный пример первого варианта – это Советский Союз классического образца, до 1990 года. Никакого настоящего суверенитета у союзных республик не было, норма о "самоопределении вплоть до отделения" оставалась декларативной и недействующей. Впоследствии, уже после развала СССР, после многолетней борьбы и двух чеченских войн, федеральный центр сумел привести к такой же модели Российскую Федерацию. Декларации о суверенитетах многочисленных автономий потеряли смысл, а их главы уже готовы отказаться от титула президентов.

За что голосовали

Но двадцать лет лет назад на просторах еще существующего Союза активно шли противоположные процессы. Республиканские руководители и их окружение почувствовали "запах реальной власти", и бумажным суверенитетом они уже не могли и не хотели удовлетвориться. Это касалось всех – и тех, что вели дело к полному отделению, и тех, что воздерживались от громких слов и резких движений, а тихой сапой укрепляли национальную независимость.

Ко второй категории относились Леонид Кравчук на Украине и первые секретари ЦК компартий республик Средней Азии и Казахстана, превратившиеся в президентов. В отличие от них, положение главы Азербайджана Аяза Муталибова было очень шатким, он стремительно терял власть в схватке с националистическим Народным фронтом, а неподалеку, в автономной Нахичевани, притаился готовый к прыжку за властью Гейдар Алиев. Им всем было не до страстей по Союзу. В Белоруссии реального главы государства не было, и она уже тогда вынуждена была идти в фарватере вслед за Россией. А там неудержимо двигался к своему президентству Борис Ельцин, который вел двойную игру: и против Союза не возражал, и всячески подрывал его устои.

Все они, в принципе, были готовы делегировать некоторые полномочия центру и Горбачеву. Во всяком случае, так обстояло дело до августовского путча 1991 года. История, конечно, не терпит сослагательного наклонения. Но логика процесса позволяет предположить, что полномочий у главы Союза суверенных государств оставалось бы все меньше и меньше, он, скорее всего, превратился бы в символическую церемониальную фигуру, и как долго он сумел бы лавировать и примирять противоречия, сказать невозможно. В процесс включился ГКЧП и своей неуклюжей попыткой "спасти Союз", окончательно его развалил.

Все это случилось несколько позже. Но я сознательно забежал вперед для того, чтобы показать: 17 марта 1991 года народ голосовал отнюдь не за сохранение "старого доброго" СССР, а за некую обновленную федерацию или Союз равноправных суверенных республик, которому в любом случае не суждено было долго просуществовать.

Не случайно в тот же день подавляющее большинство граждан Российской Федерации, на тот момент еще РСФСР, высказалось за введение поста президента. И кто бы ни был избран на этот пост, он вступил бы в неизбежное острое противоречие с Горбачевым. Два президента в одной Москве не смогли бы ужиться. Бомба была заложена, и она – чуть раньше или чуть позже – не могла не взорваться.

Николай Троицкий, политический обозреватель «РИА Новости»