— Рубен Суренович, как вы считаете, ваша популярность и то, что девочки выросли в творческой среде, в стенах театра, как-то повлияло на их жизни?

Рубен Суренович: Нос они никогда не задирали. Но популярность — двоякая штука, создающая неудобства в жизни. Как-то зимой со мной произошел такой случай. Мы ставили спектакль «Феликс», в котором актриса ходила по сцене топлес. И две бабушки были очень этим возмущены, писали письма во все инстанции, ходили в Министерство культуры, а потом даже подали в суд. Строгий судья в мантии спрашивает меня: «Почему она у вас ходит голая?». Я ответил: «Она играет проститутку, если бы она играла врача, то была бы в белом халате, если бы она играла судью — то в вашей мантии, но она играет проститутку и это ее рабочая одежда».

Тогда даже прокурор был на нашей стороне. Все СМИ трубили об этом скандале. И, утомленный этим процессом, я поехал с другом на дачу зимой. Приехали на дачу, пытаемся завести машину, и тут к нам подходит сторож и говорит: «Мужики, помогите, там парень наш пьяный заснул в канаве, помогите вытащить». Вытащили, еле поставили на ноги, он снова падает. И тут он открывает глаза, смотрит на меня и говорит: «А, Рубен, Феликс, знаю, видел, читал». Если относиться к этому с юмором, то проще жить. Или вот еще один случай. Подходит ко мне на улице молодая женщина и говорит: «Извините, можно спросить? Мы вот с подругами поспорили, Вы — Лермонтов?» Пришлось признаваться, что меня зовут Михаил Юрьевич (улыбается).

— Карина, а ты играла в папином театре?

Карина: Мой первый выход на сцену состоялся в студенческом театре Казахской национальной академии искусств им. Жургенова. Мне тогда было лет пять, примерно. Этот спектакль был выпускной экзамен одного из папиных курсов, после него вся труппа вышла на поклон, и папа тоже как выпускающий мастер. И я пошла за папой. Даже сохранились фотографии с тех времен, когда я там кланяюсь вместе со всеми. Сорвала овации, и про экзамен все забыли (смеется). Кстати, я очень долгое время хотела быть актрисой, но… Следующий выход мой состоялся на сцене театра им. Лермонтова. Знаешь, ведь у каждого театрального ребенка есть шанс побывать на сцене театра.

— То есть ты раскроешь нам сейчас секрет: как театральные дети попадают на сцену?

Карина: Раскрою, тем более для меня это не секрет. В театре ставятся спектакли, где предполагается участие детей. В первую очередь выбор падает на театральных детей, потому что они могут вместе с родителями прийти и с ними же потом уйти домой (спектакли, бывает, заканчиваются довольно поздно).

— И больше ты нигде и никогда не играла? А как же главная роль в студенческом театре?

Карина: Ты мне напомнила (смеется). В университете организовали театр, и меня туда взяли по умолчанию — именно потому, что я дочь Рубена Суреновича Андриасяна. Такой яркий эпизод папиного влияния на мою жизнь. Мы ставили «Ромео и Джульетту», с нами работал режиссер из Казахского государственного академического театра драмы им. Ауэзова, он был очень прогрессивных взглядов.

У нас не было декораций, практически не было костюмов, это была современная постановка. Премьера состоялась в Алматы, на сцене университета, а потом с этим спектаклем мы даже поехали в Италию, показывать им, как должны выглядеть Ромео и Джульетта (смеется). Даже произвели определенный эффект. Днем мы стояли в юртах в национальных костюмах, как представители Казахстана, а вечером показывали постановку.

— И тогда ты решила, что актерство — это не твое? Или когда это произошло?

Карина: Не то чтобы я именно так думала, просто я знала, что папа в свое время не разрешил Ане стать актрисой. А она уже даже готовилась к экзаменам… Но папа сделал звонок и ее не взяли.

— А почему не разрешил?

Карина: Из исключительно добрых намерений. Тогда наступили сложные времена, в театре было тяжело, а папа явно желал нам лучшего. А я, насмотревшись на опыт старшей сестры, просто не стала начинать. И потом, под папиным руководством я бы не стала играть ни за что. Я видела его в работе, и я не хочу быть тем актером, кому он будет делать замечания. Но меня все равно к этому тянет, и мне говорят, что мои организаторские способности как раз и идут от отцовской режиссуры.

— Рубен Суренович, почему же вы не разрешили Ане стать актрисой?

Рубен Суренович: Карина играла в спектакле еще будучи ребенком, у нее была большая предрасположенность к этой профессии, чем у Ани. И когда Аня мне заявила, что будет поступать, я был очень удивлен, потому что для этого нужны определенные качества, темперамент, определенная возбудимость, а этого у нее не было. Курс набирал не я, но я попросил дочь показать мне хоть что-то, чтобы я посоветовал, может быть. Но она не стала ничего показывать, пошла на консультацию.

— Получается, что вы всегда оказываетесь правы?

Рубен Суренович: Нет, не всегда. Но, я прав, наверное, в одном: все должно быть естественно. Когда-то Карина попросилась на мое занятие со студентами. Молча просидела все занятие, а когда шли домой, она сказала: «Я поняла, что мы с Настей Темкиной — халтурщицы». Ведь мы бьемся над каждой секундой существования на сцене.

— Вы бы одобрили любую профессию Карины?

Рубен Суренович: Если ей это интересно, то почему бы и нет. Хотя выбор ее стал довольно неожиданным для меня. Однако ее бабушка была экономистом, работала в госплане. В этом есть даже что-то наследственное. Я не сторонник родительского гнета. Я могу что-то подсказать, выразить свою позицию, но заставлять жить «по мне» — это ломать ребенка, его жизнь.

— Карина, тебе не скучно работать в банке?

Карина: Нет. Я не работаю по расписанию. Я работаю с 9 и до последнего, это, видимо, тоже от папы. Он работает круглосуточно. Так как мы жили напротив театра, то я всегда видела свет в окне его кабинета. Перед сном я смотрела на это окно, затем звонила ему, чтобы пожелать спокойной ночи и шла спать.

— А если бы твои дочери захотели стать актрисами, что бы сделала ты? И что бы сделали вы, Рубен Суренович?

Карина: Я бы не стала препятствовать. Потому что сейчас изменился подход к воспитанию детей, мы больше даем свободы детям. Моя старшая дочь, София, уже участвует в школьных спектаклях.

Рубен Суренович: Если это их дело, то почему бы и нет. Кстати, Настя Темкина, с которой Карина в детстве вместе бегала по сцене, поступила в Кракове в какой-то престижный вуз, но через два года ко мне подошла ее мама и сказала, что Настя хочет учиться у меня. Я тогда сказал: «Я ее послушаю, если увижу, что она имеет отношение к нашей профессии, то возьму. А если нет, то зачем ей портить жизнь? Я и так видел много сломанных женских судеб в театре».

— Вы бы хотели, чтобы Карина или Аня выбрали спутника жизни, похожего на вас?

Рубен Суренович: Я хочу, чтобы они были счастливы. С похожим на меня человеком или нет, мне все равно. Хотя ко мне приходили ее сватать по армянским традициям, но я тогда отшутился. Знаете, родители всегда считают, что знают лучше своих детей, что им делать. Но либо молчат, либо активно действуют и ломают судьбы детей.

— Карина, твой муж никак не относится ни к театру, ни к творчеству, то есть когда ты выбирала спутника жизни, ты не ориентировалась на папу?

Карина: Ни в коем случае. Я слишком эгоистична для жизни с таким человеком, как отец. Нужно быть готовой к тому, что в семье есть только один центр внимания, его всегда нужно держать на пьедестале. А с мужем у нас паритет.

— А кто из вас больше похож на папу?

Карина: Я. Аня у нас более мягкая, более покладистая. Долгое время я была единственным человеком, у которого был контакт с папой, ко мне обращались и мама, и сестра, просили поговорить с отцом и повлиять на него.

Карина: На сегодняшний день нет, теперь главенство у внучек. У нас вообще женское царство, в котором отец и живет, в нем его холят и лелеют.

— Рубен Суренович, а вам приходилось краснеть из-за дочерей?

Рубен Суренович: Приходилось. Но я их не наказывал. Ведь воспитание процесс обоюдный. Как-то Аня набедокурила в канун своего дня рождения. И мы с женой сказали, что дня рождения у нее не будет. После этого она нас не поздравляла с днем рождения года три или четыре.

— Карина, расскажи свою версию — когда ты творила что-то плохое, как реагировал папа?

Карина: У меня с ним всегда были очень короткие диалоги, а контакт осуществлялся при помощи глаз. Если все хорошо, то это видно по папиным глазам. А если все плохо, то папа говорит только одну фразу: «Посмотри мне в глаза». В этот момент я думала, да провалиться бы мне на этом месте, да лучше бы он меня отругал, лишь бы не смотреть ему в глаза. Потому что в его взгляде отцовское разочарование, которое видеть хуже, чем прочувствовать на себе какое-то наказание. Но, по словам Ани, мне везло и ко мне было иное отношение, как к младшей.

— Рубен Суренович, вы гордитесь своими дочерями?

Рубен Суренович: Когда есть повод, то да. А когда нет повода, то тоскливо смотрю на жизнь.

— А они с вами делились секретами?

Рубен Суренович: Нет, они очень самостоятельные, а это и хорошо, и плохо. Мне бы хотелось разгадать, что происходит в их головах. И еще, они очень разные. Аня более открытая, а Карина — загадочная.

Карина: Он это делает каждый день. То, что папа есть, что он встречает меня с улыбкой, это и есть спасение. Кстати, когда я была очень юной, папа сам ночами возил меня с подругами на дискотеки. Мне всегда было проще разговаривать с папой, чем с мамой. Он приходил с работы, мы садились на диванчик перед телевизором и просто болтали.

Рубен Суренович: Да, я возил Карину на дискотеки, мне страшно было отпускать ее в никуда. Я старался делать это очень осторожно, чтобы это не было оскорбительно для нее: «Маленькая девочка, папина дочка». Но усидеть дома не мог.

— Карина, значит твой папа — жесткий супермен?

Карина: Он очень жесткий и для меня самый супермен. Он умудрялся всегда вовремя быть рядом. Когда я была маленькая и у меня болели зубы, было только одно лекарство. Я ложилась к папе на живот, и только это меня спасало. Я горжусь тем, что у меня такой отец. Поэтому я не поменяла свою фамилию и очень хочу, чтобы она продолжалась. Одна из моих дочерей носит папину фамилию.

— Сейчас вы живете в одном ЖК, но в разных квартирах, а когда-то вы жили все вместе, с мужем и старшей твоей дочкой. Это было комфортно?

Карина: Для нас с мужем, да. А родители никогда нам ничего не говорили. У нас до сих пор традиция общего семейного ежедневного ужина. Мы живем большой дружной семьей. Часто за ужином мы с мамой обсуждаем папины спектакли, бывает, и критикуем.

Рубен Суренович: Я армянин, и собираться всей семьей за общим столом — это национальная традиция.

— Рубен Суренович, кто из них папина дочь, Карина или Аня?

Рубен Суренович: По структуре характера, они разделились. Аня — мамина дочь, а Карина — папина.