На прошлой неделе были подписаны окончательные условия сделки по приобретению Сбербанком инвесткомпании «Тройка Диалог». Консолидация крупнейшего госбанка и старейшей российской инвесткомпании рассматривается участниками рынка как элемент построения новой конъюнктуры российского финансового рынка, где возникает монополия государственных игроков. Некоторые вопросы в этой связи затронул президент «Тройки Диалог» Рубен Варданян в интервью газете «Коммерсантъ»:

— В минувшую среду был подписан договор со Сбербанком. Обозначьте, каковы ориентиры по срокам интеграции бизнеса «Тройки Диалог» в структуру Сбербанка? Сколько времени понадобится на завершение процесса объединения? Насколько гладко проходит переговорный процесс, в том числе по кадровым вопросам?

— Заседание правления Сбербанка, на котором была одобрена сделка, прошло 19 мая. 25 мая состоялось подписание юридически обязывающих документов, то есть сделка фактически заключена и ее невозможно развернуть обратно.
Что касается интеграции, то одновременно с покупкой «Тройки» в Сбербанке продолжается процесс формирования команды, функций, управлений, в том числе создание коммерческого инвестиционно-банковского управления, которого до этого не было в полном объеме. Принципиально меняются некоторые подходы, например, по управлению рисками с учетом международной деятельности, расширения продуктовой линейки и клиентской базы. Поставлено три уровня каскадных задач. 

Первый — выстроить Сбербанк в формате глобальной группы, работающей не только в России. Второй — сформировать полноценное CIB (коммерческое инвестиционно-банковское управление). И наконец, третий, прямо вытекающий из второго, это интеграция с «Тройкой Диалог». Приняты основные решения: кто возглавит направления, как будут функционировать основные подразделения. Они, конечно, формально вступят в силу после получения всех необходимых регуляторных разрешений и закрытия сделки. Так, я вместе с Александром Базаровым буду отвечать перед Андреем Донских за развитие бизнеса в целом. Понятно, что наши амбиции заключаются не только и не столько в том, чтобы быть лидером в России, ведь таковыми мы уже являемся. 

От объединения мы получили двойной эффект, а теперь хотим, чтобы эффект был трех- или пятикратным. Наша главная задача — обеспечить платформу для развития бизнеса не только в России, но и в странах СНГ, на некоторых международных рынках, в первую очередь в Восточной Европе.

— В Сбербанке говорят, что эта длительная история переговоров напоминала жесткий торг, и именно поэтому компания была продана за ту цену, о которой было объявлено, не больше. Переговоры ведь были начаты с оценки «Тройки» в $2 млрд.

— Сумма, по сути, такой и осталась, а переговоры по сделкам всегда проходят в формате торга.

— Вы уже чувствуете по клиентскому потоку и конъюнктуре рынка, что вам стало в чем-то проще обо всем договариваться с появлением приставки «гос» в определении компании?

— Ну, это не приставка «гос» помогает. Но мы почувствовали, что значит иметь огромную базу клиентов, которые сами к тебе приходят, а не ты за ними бегаешь. Конечно, нам будет легче работать с клиентами, получать мандаты на сделки. У нас уже около 20 мандатов, полученных совместно со Сбербанком. Однако их важно не просто получить, но еще профессионально и качественно исполнить. Несмотря на то что «Тройка» имела успешную историю и большое уважение на Западе, нас все равно не всегда узнавали. А Сбербанк вошел в топ-100 мировых брендов, и это обеспечивает нам больше возможностей.

— Вы как-то заявляли, что преимущество частного инвестбанка — гибкость в отношениях с клиентами. Вас не пугает, что гибкость к клиентам и к рынку пропадет? Скольких клиентов вы уже потеряли, объявив об альянсе с госбанком?

— Мы всегда должны ориентироваться на то, что важнее клиенту, исходя из сегодняшней ситуации. Сейчас в условиях массированного огосударствления важен большой баланс, присутствие на международных рынках. В одиночку нам все это давалось бы сложнее и дольше. В нынешних условиях стало очевидно, что вариант альянса с госструктурой позволит выстроить систему бизнеса, удовлетворяющую конъюнктуре рынка. Индустрия переживает не очень хорошие времена. По прогнозам одной из больших консалтинговых компаний доходность в инвестбанковском бизнесе будет снижаться и перейдет на уровень 8–12% (в лучшем случае прогнозируют 15%) в перспективе ближайших 3–5 лет. Но это не относится к развивающимся рынкам. У России в этом плане уникальное преимущество: тот же Сбербанк показывает 23% по возврату на капитал.

Что касается потерь среди клиентов, то я готов к тому, что какой-то процент предпочтет уйти. Это их право. Но я вижу, что большинство, наоборот, с удовольствием продолжит работать: они понимают, что теперь мы сможем предоставить им больший объем услуг. А многие новые клиенты придут, и в том числе из-за рубежа.

— Принятие и согласование решений внутри Сбербанка требует колоссальных затрат: руководство занято, интегрировано в политику, отягощено социальными обязательствами. Насколько свободным будет принятие решений внутри «Тройки» и где грань между возможностью принимать самостоятельные решения и согласовывать с руководством Сбербанка?

— Бюрократическая структура Сбербанка — это больше образ, чем реальность. Я должен сказать, что с Андреем Донских мы решаем любые вопросы в пределах часа, максимум — дня. 

— На чем сконцентрирована точка роста бизнеса Сбербанка? На инвестиционно-банковском направлении, корпоративном секторе, экспресс-кредитовании?

— В целом у нас индустрия настолько еще неразвита, что возможности роста присутствуют везде. Но есть разные циклы — до кризиса, после кризиса. И на этих циклах различные элементы дают разные доходы. Все мы болезненно прошли кризис, и восстановление требует времени. У Сбербанка есть колоссальный ресурс: бренд и доверие к нему населения больше, чем к любому частному банку. Инвестиционно-банковское направление просто даст толчок к тому, что клиенты будут получать не только обычные продукты, но и много новых инструментов — структурные продукты, производные инструменты. И я думаю, что здесь будет очень большая точка роста. Тем более что в России будет проходить приватизация, требующая больших инвестиций, огромной инфраструктуры. Будет очень большое количество слияний-поглощений, консолидация отраслей. И участие Сбербанка в этих проектах уже очевидно.

— Перед вами уже ставили какие-то государственные задачи при том, что социальная функция Сбербанка — заметное условие для его бизнеса?

— Нет. Надеюсь, что инвестиционно-банковские службы не будут задействованы в социальных проектах. Но если такие задачи поставлены, это будет решаться не на нашем уровне.

— Будучи в системе Сбербанка, вы себя комфортнее чувствуете?

— Я никогда не был оппозиционером и всегда был скорее ворчащим оптимистом. Я очень переживаю за страну, в которой живу. И хочу, чтобы она была успешной. И ответственность элиты за то, что происходит в стране, очень большая. Отъезд большого количества людей на Запад — это сигнал. Больше бизнес-проектов на продажу, чем на покупку, тоже сигнал. Значит, люди ощущают нестабильность, дискомфорт. Можно еще много раз говорить о том, что так делать непатриотично. Но это — нормальная человеческая логика.

— Ваш проект «Сколково» — пока скорее уникальная история. Но проблема в том, что люди, которые получают западное образование за, между прочим, российские деньги, предпочитают уходить в западные компании.

— Это одна из проблем. Дело в том, что в западных школах очень мало кейсов про Россию и полученные там знания применимы только в западных компаниях, странах. А если ты хочешь работать в России, нужно получать хорошее, фундаментальное, теоретическое западное образование и практическое российское.

— Вы так разговариваете, будто бы выступаете на заседании правительства: «нам надо», «нам нужно». Это появление государственного акцента?

— Нет, нет. Я просто рассуждаю в бизнес-формате, смотрю на это так: успех Сбербанка и «Тройки» может привлечь хорошие деньги в нашу страну. Это, конечно, может и не получиться. Но если ничего не делать, то точно ничего не изменится. Конечно, легче говорить о каких-то плохих примерах, обо всем, что было плохого в России. О плохом легче говорить, фильмы снимать, а о хорошем — скучно. Все люди думают, что в раю скучно. Люди не верят в хорошее, потому что боятся оказаться идиотами. Лучше верить в плохое и удивляться хорошему, чем верить в хорошее и потом чувствовать, что тебя в очередной раз надули. Рассказали тебе сказку, а ты поверил, наивный.

— Да, да. Только теперь сказки рассказываете вы.

— Почему же сказки? Я рассказываю то, что есть на самом деле. Историю про 22-летнего парня, который, приехав из Армении и не имея в Москве ни одного знакомого, что-то смог выстроить. История «Тройки» — это история 20-летнего успеха. Здесь важно то, что был создан институт, уважаемый на Западе, что ни один из акционеров компании, а их за два десятилетия было немало, не потерял свои деньги — все они либо получили прибыль, либо как минимум вернули свои вложения. С нуля командой единомышленников их собственными руками была создана история, которой можно гордиться.

— Типичная сказка.

— Ну, в общем-то, да. Надеюсь, что с хорошим финалом.