Про корни

Hayinfo.ru/ Себя в раннем детстве я почти не помню — только какие-то фрагменты. Я поздний ребенок, и всегда был окружен большой любовью. Вот это ощущение помню отлично: волны радости и света и что вокруг меня все хорошо.

Мой отец — архитектор, учился в аспирантуре в Москве. Здесь он и познакомился с моей мамой. Мама на 10 лет моложе него, училась в химико-технологическом. Как-то ехала она после премьеры фильма "Летят журавли", заплаканная и с флюсом. Отец был с другом, красавцем армянином, блондином, большим авантюристом. И узнав, что мама княжеского рода — у нее в роду были армянские и грузинские князья,— отец сказал, что он каменщик. Хотел проверить, влюбится ли она в такого... простого. Влюбилась. Поженились они тайно после нескольких месяцев знакомства. Переехали из Москвы обратно в Армению — отец считал, что так правильно, несмотря на московскую прописку, квартиру и все остальное. Он всегда был очень принципиальным, даже категоричным. Будучи прав по сути, иногда высказывался в резкой форме и мог обидеть. Думаю, будь он менее категоричным, добился бы большего. Мне с ним было непросто, но безумно интересно. Отец умел общаться с нами, детьми, как со взрослыми и сильно повлиял на то, каким я стал.

Мой дед тоже был принципиальным. Как-то на съезде ЦК компартии Армении сказал секретарю ЦК, что у того руки по локоть в крови. Деда тут же сослали в Сибирь, а папу отчислили из аспирантуры — в общем, долгая непростая история... Я застал деда. Он был историк, профессор, автор многих книг, жизнь его была удивительной. Он и его сестра уцелели во время резни в Западной Армении, ей было 11 лет, ему — 7. Сестру выдали замуж в армянской деревне, чтобы сохранить в живых, она до 13 лет жила в той семье, пока не стала девушкой. Потом у нее было 11 детей. А дед попал в американский приют, даже не зная своей фамилии. Его спросили там: "Как зовут твоего деда?" Он сказал: "Вартан". Так он стал Варданяном, хотя настоящая фамилия деда, как я потом узнал,— Кешиш-Балян.

В моей семье много творческих людей — поэты, композиторы, архитекторы, актеры... Я единственный обделен талантом, вот и пришлось пойти зарабатывать деньги и управлять людьми (смеется).

Про детство

Мое детство прошло между Ереваном, Тбилиси и Москвой. От него осталось ощущение легкости жизни, хотя были и проблемы. Например, с деньгами. Отец тратил, не считая, их всегда не хватало. Семейный бюджет держался на маме. В кругу друзей отца были высокопоставленные люди, которые, скажем так, жили иначе. Отец не брал взяток у студентов — имел жесткую позицию по этим вопросам. Мне родственники давали деньги, я копил их и тайком отдавал папе. Помню, как в девятом классе поругался с ним: сказал, что буду брать взятки, буду успешным, а не как он... В общем, разные были ситуации — чего-то не хватало, были какие-то подростковые комплексы, но все это было второстепенным. В целом от детства осталось ощущение большой любви и яркости.

Про учение

В школе меня тоже любили, я был председателем комитета комсомола, играл за сборные по футболу и баскетболу, в КВН. Я окончил школу с золотой медалью и шутил, что сэкономил родителям кучу денег, получил ее, можно сказать, на личном обаянии. Потому что медаль "стоила" 3 тысячи рублей: тысячу директору школы, тысячу в РОНО и тысячу в министерство — это же были 80-е, расцвет коррупции...

Я мечтал учиться в МГУ, но родители не отпускали в Москву. Только мамина подруга сумела их переубедить, за две недели до начала вступительных экзаменов. Я поступил в МГУ, и после первого курса меня, как и всех других ребят, забрали в армию. Я попал в Азербайджан. В то время там еще не было конфликта, но отношения с Арменией уже были напряженными. Как-то подходит ко мне прапорщик армянин и говорит: "В Армению хочешь поехать служить?" Я ему: "Хочу". Он: "300 рублей — и поедешь". Я: "Таких денег близко нет". Он говорит: "Ладно, 50". "У меня только 27 рублей",— отвечаю. "Ну, это,— он сказал,— уже наглость",— и ушел. И вдруг ребята, с которыми мы в поезде вместе ехали, пошушукались и говорят: "Знаешь, мы там оставляли себе на сигареты по рублю или по три... В общем, вот тебе деньги — езжай в Армению служить". Я эти 23 рубля на всю жизнь запомнил. Многие помогали мне совершенно бескорыстно, поэтому, когда говорят, что злых людей больше, я отвечаю, что это неправда.

Мне в жизни невероятно повезло с менторами, и я считаю, что это фундаментальная часть моего успеха. Менторами для меня стали не только отец, сестра или школьные учителя, но и известные люди — Евгений Примаков и Ли Куан Ю, и те, кто очень помог мне в бизнесе, как Рон Фриман. Хороший ментор — не тот, кто научит, что дважды два — четыре, а тот, кто поможет тебе самому дойти до этого. Ментор может заставить тебя, условно говоря, сотню раз принести его пиджак бегом по лестнице, и ты только через 20 лет почувствуешь заложенный в этом эффект.

Про дружбу

Характером я пошел, скорее, в маму с ее тбилисской коммуникабельностью, но иногда бываю достаточно категоричным. Хотя и не таким, как отец,— я все-таки более толерантный. Считаю, что есть круг людей, которые — неважно, какие они,— тебе уже как родственники, понимаете? Ты к ним более терпим, чем к другим. Есть друзья детства, институтские друзья, армейские. К сожалению, из-за моего стремления объять необъятное, из-за постоянных разъездов не удается проводить много времени с друзьями и близкими. Некоторых обижает недостаток внимания с моей стороны, и отношения теряются.

Про любовь

Я был уверен, что женюсь на армянке, потому что между людьми из разных культурных контекстов масса отличий на бытовом уровне, которые усложняют жизнь. Со мной в быту непросто: наверное, я требовательный, в том числе и к себе. (Вздыхает.) Меня отец приучил, что всегда нужно стремиться к абсолютной планке. Не очень люблю хвалить и рассыпаться в благодарностях. Считаю, что если каша подгорела — надо об этом сказать, а если не подгорела — это нормально, не нужно говорить за это отдельное "спасибо". И женщины, которые были рядом со мной, это принимали.

Вероника не была моей первой любовью, у меня были серьезные отношения до нее. Все женщины мне очень много дали, и я тоже всегда стараюсь отдавать, а не только получать.

Забавно, что история моей женитьбы практически повторяет родительскую. Мы познакомились с женой 20 лет назад. Встречались всего неделю! И после трех встреч я сказал Веронике, что у меня нет времени встречаться и... в общем, хочу, чтобы она была матерью моих детей. И Вероника согласилась. Так же как мои мама и папа, мы поженились без согласия родителей, без большой армянской свадьбы. Родители познакомились с Вероникой уже позже.

Мы с ней похожи и при этом очень разные. Иногда мне кажется, что мои родители ее любят даже больше, чем меня. Вероника оказалась — как бы это сказать? — в общем, настоящей женой. Она пришла в мой дом и попыталась моих родных и близких сделать своими, а это непросто — каждый день возникают какие-то мелочи: кто первым сел за стол, как накрыли, как встретили гостей... Я, например, всегда переживаю, что у нас мало еды для гостей. Если все съели, для меня это кошмар — значит еды было мало... Когда родился наш старший сын, я сказал Веронике, что по армянской традиции мальчику-первенцу мужчина выбирает имя сам и даже не спрашивает жену, потому что это наследник. Но я как человек более демократичный предложил ей на выбор три варианта: Левон, Ашот и Давид. Ну, она умная, спорить не стала и выбрала имя Давид, которое ей наиболее близко.

Вероника чаще меня бывает в Армении, у нее там масса проектов. При этом она не стала армянкой — сохранила свою идентичность и в то же время расположила к себе мое окружение. Наверное, ей непросто, но это трудно заметить, она все делает очень искренне.

Про успех

Успех меня изменил, конечно. У меня была непростая ситуация: в 23 года я стал исполнительным директором и должен был руководить компанией, самостоятельно принимать решения... А это огромная ответственность, к которой не каждый готов. Конечно, когда ты молод, ты должен опираться на людей старше себя и заслужить их уважение. Все-таки наш бизнес очень персонифицированный — в нем нет промышленных активов, есть только люди, их мозги. Тебя либо уважают, либо нет, а то, что твоя должность называется "главный исполнительный директор", никого не волнует. У меня не было ни связей, ни капитала — ничего. Я начинал с нуля — и с российскими клиентами и сотрудниками, и с иностранцами. Наверное, люди мне поверили. Доверие — принципиальная вещь в мире. Чем больше радиус доверия, тем ниже транзакционные издержки. Когда люди верят друг другу, они меньше времени, сил и средств тратят на выстраивание системы собственной безопасности.

Еще одна важная вещь — горизонт планирования и последовательность. Немногие способны планировать на десятилетия вперед. К счастью, это умение всегда было моим конкурентным преимуществом. Ведь 95 процентов людей не могут сказать, какими они видят себя через 20-30 лет, чем измеряют успех. У каждого свои критерии. Для кого-то успех — это сумма на счете, для кого-то — власть, ощущение, что управляешь другими.

Мой критерий успеха — уважение и признание меня как профессионала. Если я однажды это потеряю, если мне перестанут подавать руку те, кого я уважаю, будет очень больно.

Про свободу

Есть четыре модели социальных изменений: эволюция, революция, реформация и инквизиция. Я придерживаюсь первой — она позволяет добиться перемен без жертв и примирить интересы разных групп. Я всегда пытался найти пути сотрудничества и таким образом что-то в системе менять. Знаете, я не очень уважаю позицию "назло кондуктору куплю билет и пойду пешком". Считаю, что, чем критиковать наше образование, лучше попытаться построить ту же школу "Сколково" и доказать, что в России можно создать собственную бизнес-школу, в которую будут приезжать на учебу в том числе иностранцы. Да, для этого придется идти на компромиссы, но без этого нельзя создать новое учебное заведение.

Вообще, в отношениях с государством за последние 20 лет мы прошли разные этапы. Были настоящие джунгли, где каждый сам за себя. Да, была беспредельная свобода, но при этом ты совершенно не был защищен. Сейчас система более понятна, с более или менее четкими правилами игры. С чем-то соглашаешься, чего-то не принимаешь.

Я редко участвовал в митингах: ходил, например, в 1991-м, когда был путч, и еще года три назад, когда Чулпан Хаматова организовывала митинг против ксенофобии. Я уважаю людей, которые высказывают на митингах свою точку зрения, но не люблю массовые мероприятия — даже на концертах мне некомфортно в толпе. Хотя помню демонстрацию 1988 года в Ереване, когда 300 тысяч армян вышло на Театральную площадь — подъем был фантастический. Однако тот эмоциональный всплеск быстро захлебнулся. Я понял, что сами по себе митинги бессмысленны, с системой надо по-другому бороться. После революции побеждают не красные и не белые, а серые — такова закономерность. А на смену серым приходят, как мы знаем, черные.

Про важное

Надо пытаться увидеть себя в контексте поколений — какой ты оставишь след. Мне всегда нравилось делать невозможное возможным, пытаться показать перспективу, потому что человек должен жить с мыслью о завтрашнем дне. Даже воровать будут по-другому, если станут делать это вдлинную. В России все живут одним днем, но те, кто у власти, похоже, думают, что будут жить и править вечно... И такие нестыковки, непоследовательность во всем меня поражают.

Про веру

Я вхожу в Верховный религиозный совет Армянской апостольской церкви. Довольно много времени посвящаю восстановлению памятников, в том числе религиозных. Не могу сказать, что регулярно хожу в церковь и исполняю обряды, но я искренне верю в Бога и в фундаментальные ценности...

Про страх

Больше всего боюсь потерять самоуважение. Для меня очень серьезный страх — понять, что совершил поступок, который сам считаю неприемлемым. Из-за этого страха я часто делал... больше, чем следовало. Пытаясь перестраховать самоуважение, я иногда поступал даже в ущерб бизнесу.

Про деньги

Когда старшему сыну исполнилось 13, мы с Вероникой решили, что потратим наши деньги на проекты, которые помогут изменить мир к лучшему. Наши дети знают, что им в наследство не останется никакого состояния. Мы даем им образование и считаем, что в будущем они смогут жить самостоятельно. Есть, конечно, кое-какая недвижимость, не самая шикарная, чтобы у них была какая-то база, но это все.

Я совершенно спокойно отношусь к материальным благам, равнодушен к машинам, самолетам и прочим атрибутам богатства. Единственное, на что я трачу деньги,— это книги и благотворительные проекты. У нас их довольно много, и главное — довести все до конца.

Про детей

Все четверо очень разные, и все талантливые, на мой, отцовский, взгляд. Важно сохранить у них ощущение любви на долгое время. Хочется, чтобы они были в мире с самими собой, нашли себя, чтобы у них была цель. Когда я в 22 года уходил в никому не известную "Тройку Диалог" на зарплату в 10 раз меньше, чем на предыдущем месте, я знал, чего хочу добиться в будущем, поэтому мне было просто это сделать. Если у тебя есть цель и система измерения успеха, жить гораздо проще.

Три слова о себе

Во-первых, я очень коммуникабельный. У меня невероятное количество связей с людьми из совершенно разных кругов, часто несовместимых: есть и представители старшего поколения, как Примаков и его близкие друзья, есть российские и западные бизнесмены, интеллигенция... Не могу сказать, что все они считают меня своим, но каждый из этих кругов меня принимает.

Во-вторых, мне очень интересно жить, я "голодный" до разных проектов и часто берусь одновременно за многие вещи. Из-за этого иногда могу обидеть невниманием и сразу не заметить. Очень сожалею об этом.

В-третьих, я упрямый. Даже упертый. Стараюсь всегда действовать вдлинную. Никогда не думал, что окажусь настолько последовательным в своих действиях. Думал, я спринтер, а оказался марафонцем.